Любовь 24 часа - Салават Вахитов

Ольга мне откровенно завидует: она сама бредит Питером и мечтает там жить. Всегда. То есть постоянно.

– Я забронировала тебе модный хостел на Лиговском проспекте, – говорит она. – Это самый центр, где останавливается творческая молодежь со всего мира – музыканты, художники, писатели…

– Ничего, что я немножко не молодежь?

Она бросает на меня резкий взгляд и насмешливо прищуривается: не любит, когда ее перебивают.

– Не дрейфь, Антониони! Если что, подтянешь животик и сбреешь дурацкую рыжую бородку.

– Угу, – киваю, – подтянусь и побреюсь.

– Запомни, там никому до тебя нет дела, поэтому не комплексуй и веди себя естественно. Я сама останавливалась пару раз в этом хостеле. Помню, иду утром умываться в одной ночнушке, а навстречу из душа китаец полуголый, в шортах. Он мне «монинг», и я ему «монинг», – и дальше себе шлепаем, будто так и надо…

С Ольгой мы снимаем квартиру на двоих. Все плюсы и минусы такого сожительства я давно оценил и решил, что плюсов больше, да и привык к собаке – так я ее называю в хорошем расположении духа. Она работает медсестрой в нашем «гадюшнике», как именуют клинику «благодарные» выздоравливающие. Когда я познакомился с Ольгой, ей было двадцать восемь. Она пахла счастливым детством и маминым яблочным вареньем. Сначала мы перекусывали вместе на работе между делом, как принято, – бутерброды, чай, кофе, – а потом всерьез увлеклись общепитом: она вдруг стала готовить в расчете на меня и порой притаскивала на обед такие умопомрачительные яства, что я был не прочь немедленно на ней жениться. Я, однако, тоже не лыком шит и чтоб в грязь лицом – да никогда! Мне всегда нравилось готовить что-нибудь вкусненькое, если было для кого. Для себя обычно сваришь супчик или поджаришь котлетку по-быстрому, то есть как бог на душу положит, – а вот если представить, что твое блюдо будет тестировать симпатичный тебе человечек или даже, к примеру, собака, то вдохновение приходит моментально и подключаются неизвестно откуда берущиеся кулинарные таланты. В общем, так продолжалось довольно длительное время, пока однажды мы не решили, что наши зарплаты настолько скромны, что снимать две квартиры, когда можно обойтись одной, не только неразумно, но и непростительное расточительство. И втайне от коллег съехались в однокомнатной хрущевке на…

– Антоний, ты меня слушаешь?

– Да, моя собака, весь внимание…

– Ты прилетаешь 13-го сентября утром, а вечером в «Молодежке» спектакль Спивака. Это сейчас самый модный театр. Запомни: ни в какой другой – только в «Молодежку»!..

Известно, что женщины без мужчин блекнут, а мужчины без женщин глупеют. Вот и я в результате совместного ведения хозяйства не только не поглупел, но и стал собраннее, организованнее, что ли, и если не умнее, то рассудительнее. Ольга этого упорно не замечает, она настоящая женщина, и ей нравится возиться со мной как с ребенком. Я даже влюбился было в нее, но она заявила, что никогда не выйдет замуж за нищего врача, и предложила остаться другом. Печалька! Я любил многих женщин, любили и меня, но счастья взаимной любви испытать так и не довелось, поэтому перестал сопротивляться судьбе и весь отдался врачебной практике. Медицина – моя законная жена, и никаких любовниц!

Я бы мог и соврать. И сказать, что жили мы с Ольгой как брат и сестра. Но я врать не буду: да, мы действительно жили как брат и сестра, только временами оказывались в одной постели. Ничего не поделаешь, животная природа и молодость все равно берут свое. Нет, я, конечно, встречал мужчин, равнодушных к женскому полу, но они были больными. С патологическими отклонениями. Как доктор вам говорю.

– Побывать в Питере и не пойти в театр – это преступление. Билет я тебе забронировала, не забудь выкупить… – Ольга недовольно взглянула на мою задумчивую рожу: – Ку-ку! Ты здесь, Антонио, или уже летишь?

***

Я лечу, хотя летать самолетами глупо: они падают, их взрывают террористы и сбивают военные. Но еще глупее смотреть телевизор, откуда я и черпаю жуткую информацию – сплошной негатив. Телевизор у нас дома вместо фона и почти никогда не выключается. Накануне весь вечер гундела передачка «Давай поженимся», и Василиса на весь экран, мило так улыбаясь: «Близнецы, завтра, 13 сентября, держитесь подальше от технических средств, если у вас назначена поездка, лучше отложите ее». Я прям чуть не описался. Как это – отложите? У меня билет невозвратный. Где я потом денег возьму на другой? Разве можно говорить такое человеку перед полетом, – тому, кто летает максимум раз в полтора года?! Астролог хренов!

А по дороге в аэропорт смотрю – авария: три иномарки догнали друг друга, одна вообще перевернулась, и люди валяются возле столба. «Неплохо так день начинается», – думаю мрачно. Когда на регистрации выдавали посадочные талоны, взял без всякой надежды. Не удивился бы, если б место оказалось тринадцатым, но выпала «девятка». Порой мы играем в странные игры.

Вопреки прогнозам, полет оказался чудесным. Я сидел у окна и при виде фантастических красок залитого солнцем горизонта и причудливых гористых пейзажей, образуемых пронзительно белыми облаками, тревожное настроение быстро сменилось беспечной мечтательностью. Когда пошли на посадку, на какое-то время самолет очутился в своеобразном коридоре среди облаков: внизу они были тяжелые, густые, а верхние, менее плотные, казались их зеркальным отражением. И какое-то время полет длился в бесконечном, ярком и чистом пространстве между реальностью и ее легкомысленной копией.

***

«Прилетишь и первым делом – в хостел. Заселение обычно в час, но мне пообещали, что если комната будет свободна, то тебя заселят раньше», – сказала Ольга. Я был склонен верить ей.

Хостел находился во дворах на Лиговском, и вряд ли бы я его нашел, если б не схема, начерченная заботливой рукой. Снаружи здание выглядело ужасно, словно оставалось без ремонта с самой блокады. В советское время, похоже, в нем размещалось какое-то производство, а сейчас его приспособили под спальные места для непривередливых путешественников. С трудом отыскав вход, я оказался в просторном полуподвальном помещении.

В этот момент мне захотелось, чтоб заиграла тихая музыка. Инди-поп был бы совершенно в тему. К примеру, «An Easy Life» Broken Bells. Там есть одна строчка – «when I can’t get settled down». Яндекс переводит ее как «когда я не могу получить поселились», гугл – «когда я не могу устроиться вниз», а рамблер – «когда я не могу разобраться вниз». Короче, пока в голове играла музыка, я пребывал в некоторой растерянности и никак не мог «разобраться вниз». То, что я увидел, политики называют «управляемый хаос»: в огромной комнате в произвольном порядке были разбросаны новенькие кожаные диваны и видавшие виды потертые театральные кресла, рядом с ними огромные деревянные катушки для кабелей, чуть подкрашенные, с вылезшими гвоздями, изображали импровизированные столы, по углам торчали уродливые манекены, посреди комнаты находилось нечто, напоминающее барную стойку, с кофейным аппаратом и чайником. Описание можно было бы продолжить, но и так понятно, что креативщики здесь поработали на славу. Люди в помещении тоже были. Одни, за баром, готовили себе завтрак, другие, за столиками, о чем-то не торопясь беседовали, третьи просто валялись на диванах. Никому до меня не было дела.

– Где здесь рецепшен? – спросил я парня в потертых кроссовках, мечтательно задравшего ноги на спинку дивана.

Тот вскочил, спешно протирая глаза, и, состроив серьезное лицо, невозмутимо ответил:

– Здесь. Рецепшен – это я.

Я решил ничему не удивляться. Так и так, говорю, мне забронировали у вас номер, хотелось бы заселиться. Парень задумчиво почесал в затылке:

– А вы могли бы подождать с часик. Придет Настя и разберется, я здесь новенький и ничего не знаю.

– Хорошо, – говорю, – я никуда не тороплюсь. Можно у вас хотя бы чаю попить?

– Да, конечно. Заварка, сахар, кипяток – все в вашем распоряжении.

Заварив пакетик «Липтона», я устроился в потертом кресле рядом с огромным зеркалом, прислоненным к бетонной колонне. В него можно было ненавязчиво наблюдать за обитателями полуподвала – парнями и девушками, явно творческого склада. «Скорее всего – музыканты и художники», – подумал я, вглядываясь в их нелепые прически, манеру одеваться и приставленные к стенам гитары. Лица – симпатичные и приветливые. Разговоры – о выставках и выступлениях. Несмотря на то, что молодежь располагалась небольшими островками в разных углах, создалось впечатление, что все они знакомы друг с другом.

«Художники – самые беззащитные особи в животном мире, – подумалось мне, – они не носят камуфляжа. Чтобы выжить в диком мире, нужно приспособиться под него, слиться с его фоном, с рельефом, а они ярки, беззащитны и, пока юны, не ведают страха». По сравнению с ними я одет неприметно и ничем особо не выделяюсь из уличной толпы, я в своеобразном камуфляже и чувствую себя защищенным. Но здесь, в подвале, все по-другому: обыденная серость и неприметность не свойственна среде ярких индивидуальностей, и мне становится не совсем уютно. На меня оглядываются, на меня обращают внимание. Это все равно что белому зайти в бар для черных.